Гарик Мартиросян: серьезно о несерьезном

День смеха в настоящее время зачастую является еще и днем больших денег, а в Comedy Club они наибольшие среди развлекательных шоу, а уровень телеюмора снижается очень стремительно, все эти и другие упреки были предъявлены Гарику Мартиросяну, но он с блеском выкрутился из массы серьезных вопросов.

Предлагаю поговорить серьезно. Русско-советская эстрада и юмор прошли огромный путь: от летних площадок в саду и песен в духе «А я в кино искала вас»—до «Камеди Клаб». Степень откровенности, раскрепощения юмора сегодня—неимоверная. И задачи поменялись. Помните, герой Броневого в фильме «Покровские ворота» как понимал главную задачу юмориста? «За гуманизм и дело мира отважно борется сатира».

Вы будете смеяться, но я на прошлой неделе встретил Броневого. Случайно. Нас пригласили на церемонию вручения «Ники». Мы с Гариком Харламовым сидим в гримерке. И заходит Ярмольник, видит нас и восклицает: «Куда ни приду—везде вы! Вот куда ни зайдешь, на любую церемонию, какую программу ни включишь—везде вы… Не продохнуть от вас…» Ну, мы скромно посмеялись, туда-сюда. Через пять минут заходит в гримерку Броневой, видит Ярмольника и говорит ему примерно следующее: «Леня! Что же это такое! Куда ни зайду в последнее время—везде ты. Куда ни приди, какую программу не включи по телевизору—везде Ярмольник. Только тебя одного и вижу!» Мы с Харламовым тихо сползаем от смеха по стенке. Готовая сценка—специально не придумаешь. Каждое предыдущее поколение артистов уверено, что их младшие коллеги—везде. Но мы не везде.

Замечено, что отличие вашего поколения от шутников 90-х в том, что «Камеди» разъехались с тещей». Массовый юмор 90-х крутился вокруг ненависти между тещей и зятем. В «Камеди» не шутят о теще и зяте, потому что нет такой проблемы или неинтересно?

Принцип «Камеди» в том, чтобы свести героев, которые максимально НЕ ПОДХОДЯТ друг другу. Разница потенциалов должна быть максимальной. А у зятя и тещи потенциалы примерно равны. Нас спрашивают, почему мы так часто играем людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией, наркоманов, идиотов, шизофреников. Все дело не в нашем личном отношении к этим категориям, а в том, что для мгновенной драматической ситуации эти категории максимально выгодны. Вот Гамлет предстает перед нами в разных стадиях: в состоянии шизофрении, аффекта, отчаяния—то есть переходит из одного состояния в другое. У нас значительно меньше времени, чем у Шекспира: нам нужно за три секунды обозначить характер героя, его социальный статус и внутренний мир. Брать в качестве героя инженера-геодезиста вряд ли интересно…

У меня отец геодезист…

Вот-вот. У меня отец тоже инженер. Профессии наших отцов, их размеренный образ жизни не предполагают смеха. Вряд ли смешно, когда гибэдэдэшник остановил геодезиста. Чтобы сделать из этого сценку, надо в течение 40—50 минут медленно разворачивать конфликт между инженером-геодезистом и работником ГИБДД. Чтобы выяснилось, что они были знакомы в молодости и т д. А для достижения мгновенного удара нам нужны персонажи с максимальным внутренним отталкиванием. По той же причине «Камеди» не подходят в качестве персонажа теща и зять: потому что развитие отношений между ними предсказуемы: максимум, что может произойти—зять может грохнуть тещу из винчестера. А вот в миниатюре «Элтон Джон и гибэдэдэшник» вы не сможете угадать, что в конце произойдет. Наш юмор строится именно на непредсказуемости и несовпадении потенциалов героев. Мы строим водопады, по которым юмор сам течет.

Я прочел, что вы любите Джеймса Джойса. Значит, должны знать и Беккета, Ионеско, культуру абсурда.

Во многих случаях «Камеди» и строится на доведении жизненной ситуации до абсурда. Мы в большей степени опираемся на русских классиков—на Хармса, например. Берем известного человека, звезду эстрады, и добавляем ему какую-нибудь бытовую нелепость, как это делал Хармс: «Пушкин не умел сидеть на стуле». Кстати, статистика утверждает, что у нас больше всего миниатюр про Пушкина. Как последняя, в которой Пушкин возвращается и начинает выставлять к писателям, поэтам, телевидению огромные счета за нарушение авторских прав, использования его имени, цитат, образов и т д.

А создается впечатление, что основной массив шуток у вас—про низ. Целый водопад физиологического юмора.

Анатомия, куда от нее денешься. Не замечать этого—все равно что не замечать дождь. Или скрываться за эвфемизмами, не называть его впрямую, а как-то завуалированно: типа «то, что льется сверху». То есть давайте договоримся, что дождь и снег—это пошло, и давайте этого не замечать.

Забавно, что, хотя шутки о низе и считают почему-то привилегией мужской половины, ваша основная аудитория— женщины от 18 до 40 лет. Но речь не об этом. Меня, например, поражает тотальный цинизм «Камеди», цинизм как норма, как основной базовый подход к любой теме.

В этом и есть один из секретов успеха «Камеди». Зритель через экран это чувствует и поэтому верит нам, потому что это не игра, а на самом деле. Искренность и привлекает в «Камеди». Как в 2003-м Павел Воля вышел на сцену—тогда мы еще были никому не известны—и, заметив в зале Киркорова, просто начал его стебать, таким образом его амплуа само собой за секунду сложилось и до сих пор не меняется: шутить про звезд, говоря им правду—то, что мы о них думаем. Да, цинизм как норма неизбежен: потому что в атмосфере добрососедства и дружбы не станешь говорить правду друзьям или будешь ее смягчать и т д. Но я бы назвал наш цинизм все-таки добрым. Этот цинизм не призван уничтожать кого-то. А наоборот. Если следовать теориям Фрейда, то это мы занимаемся разрушением табу в отношении звезд эстрады. Пришла мегазвезда пафосная, с безупречным, типа, авторитетом, а тут выходит какой-то мальчонка из Пензы и говорит—а король-то голый. И за счет этого создается комический эффект.

Это стремление разрушать табу—оно касается не только эстрады, но и политики. У нас ведь о политике сегодня не шутят. И на этом фоне ваша сценка «Прогноз погоды»—острополитическая: «Надо всегда говорить, что в Петербурге, как обычно, погода хорошая, а в Москве—чуть-чуть лучше».

Иногда нас спрашивают: почему у нас в «Камеди» нет политики? А мы на это отвечаем: надо внимательно смотреть. У нас есть политика, просто мы не акцентируем на этом внимание.

Андрей Битов еще в 60-е годы написал блестящее эссе о том, что Армения, по сути, только притворяется советской республикой—на самом деле там своя настолько мощная культура, что люди живут своей отдельной страной. Ощущали ли вы это?

В детстве—нет, как и все жители Еревана, чувствовал себя нормальным советским ребенком. А вот когда Армения отделилась, когда я поездил по бывшему СССР, я понял правоту Битова. Выяснилось: то, что происходило в Армении в 80-е годы, не было нигде в СССР. Из-за того, что множество армян проживают по всему миру, у нас в детстве как само собой разумеющееся были американские жвачки, французские пластинки, американские кассеты. И мне в голову не приходило, что в других республиках СССР по-другому. Мне казалось, что Барри Уайта и Рея Чарльза слушают везде. Но вот что самое потрясающее: западные товары, музыка и советская власть спокойно между собой уживались. Я одинаково любил и Стива Уандера, и Валерия Леонтьева. Но отношение к русским и к России в Армении вообще особая история. Независимо от того, как развиваются отношения на государственном уровне, мы всегда будем помнить, что Армения как государство сохранилось благодаря русском народу и Российской империи.

Только вот в самой России, к сожалению, сегодня не так относятся к приезжим из бывших республик. Недаром такой интерес вызвал ваш проект на ТНТ «Наша Russia»—особенно сценки из жизни гастарбайтеров. Впервые может быть за 10 лет о гастарбайтерах в России заговорили как о нормальных людях.

Мы просто хотели показать, что люди, которые руководят приезжими из бывших республик, зачастую значительно проигрывают им по уровню интеллекта и культуры. Эта проблема из жизни взята—и мы не могли умолчать об этом. Ну и, конечно, бесит то, что граждане бывших республик оказались вдруг людьми второго сорта.

Поначалу вы высмеивали гламур, а потом стали его частью. Частью машины шоу-бизнеса.

Мы не стесняемся того, что становимся частью тусовки. Это даже естественно: если к нам двадцать раз приходит известный человек, мы начинаем с ним дружить. Мы же не можем сказать: «Раз мы ваше творчество не уважаем, дружить с вами не будем!» Мы высмеиваем творчество этих людей, но не их самих. Мы говорим, что поет человек не очень хорошие песни, и голоса у него нет, но это не мешает нам относиться к нему нормально. В этом как раз и есть отсутствие лицемерия. И от этой дружбы со звездами и подшучиванием над ними рождается новый юмор. Такого демократического характера.

Зато многие юмористы старой школы откровенно вас ненавидят…

Разнести нас может любой прохожий, причем по делу. Мы уязвимы, мы сами предлагаем над собой смеяться. И сами про себя шутим смешнее, чем это другие делают. Наш выход на сцену—это уже стеб над самим собой. Мы себя считаем и открыто заявляем, что мы—профессиональная самодеятельность. И в этом наша сила.